– А зачем открывать рот? – спросил я.
– Чтобы влить туда воду и спирт. Или вы предпочитаете другое отверстие?
– Я предпочитаю вливать в себя жидкости сам. И из другой посуды. Принесите кружку, стакан, что там у вас есть?
– Три? – неожиданно ехидно поинтересовался паук.
– Три чего? – я начинал злиться.
– Стакана. И шарик?
– Да что, в конце концов, происходит? – поднялся я на ноги. – Что у вас за обслуживание, так-то и растак?!
– Разве вы не хотите поиграть со мной? – подмигнул паук двенадцатью глазами. – Ваш братишка хотел! – И хозяин «апельсина» кивнул в сторону дальних столиков.
Лишь теперь я заметил лежащий между цилиндрами у стены сверток. Грязно-белый, он почти сливался с таким же по цвету полом. Я подошел ближе. Сверток формой и размерами напоминал мумию. Я нагнулся и осторожно перевернул его. Из-под толстого слоя паутины (а это была именно она) раздалось испуганное мычание.
– Что это? – повернулся я к пауку.
– Я так думаю, это ваш брат, – сказал паук. – Близнец. У вас бывают близнецы?
– У меня лично близнецов не бывает, – с сарказмом ответил я.
– Я имел в виду ваш уважаемый биологический вид, – оскалил мелкие, но очень острые зубки паук. – Но раз лично у вас близнецов нет, значит, это ваш двойник. Или клон. У вас бывают клоны?
– Тьфу ты, – сплюнул я, начиная закипать. – Так-то и растак! Прекратите балаган! Я – сотрудник полиции Солнечной системы. Капитан Мурзиков. – И сунул под нос многоручке жетон.
Паук благоговейно закатил все шестнадцать глазок, вскинул не менее двадцати ручек и замолчал. А вот мумия, напротив, замычала еще активней и стала энергично раскачиваться.
– Освободите-ка ему рот! – прикрикнул я на хозяина лавочки. – И глаза.
Паук ловко замахал лапками-сабельками по голове мумии. Я зажмурился:
– Осторожней! Не зарежьте его!
– Не извольте беспокоиться, сударь! Все будет в лучшем виде.
И впрямь, когда я поднял веки, мумия таращилась на меня сквозь прорезь в коконе огромными карими глазами, обрамленными длинными, густыми ресницами, а через другую прорезь алели пухленькие надутые губки.
– Так-то и растак! – рухнул я на ближайший цилиндр задницей. – Кто это?!
Все мои догадки летели в тартарары! Ведь я-то, признаться, уже раскатал губу, что поймал наконец Бэтфеда.
– Кто ты? – простонал я. – Как тебя зовут?
– Федосья Федоркова, – ответила мумия.
– Как?! – взвился я со стола.
– Федоркова, Федосья Федоровна.
– Так это ты… это вы – Федосик?! Федя-мышь?
– Федя-мышь – это мой папа, – проворковала мумия. – А Федосик… Так он называл меня ласково. – Мумия всхлипнула.
– Еще и папа?! – схватился я за голову. Вот это прокол! Позор на мою лохматую шевелюру! Кого же я ловил все эти годы?! Я трагически выдавил: – Сколько же вас всего, Федосиков, Бэтфедов, Федорковых, так-то и растак?
– Неприлично ругаться при даме, – совершенно справедливо заметила Федосья. А потом вздохнула и ответила: – Осталась я теперь одна… Папа погиб два года назад, упал в черную дыру…
– Как это упал? – опешил я.
– Очень просто: выпил, уснул, яхта сбилась с курса…
– А капитан?!
– Тоже выпил, уснул…
– А штурман?..
– Все выпили и уснули! – Федосья сверкнула влажными глазками, и я понял, что пропал… Я влюбился по уши в одни лишь сердитые эти глаза! И губы…
Кстати, а как там все остальное?
– Хозяин, освободите ее всю! – крикнул я пауку и остолбенел… Паук сотрясался в беззвучных рыданиях! Нет, кое-что он все-таки произносил… Я прислушался.
– Все… – хлюпал паук. – Все уснули! Все… – воздел он к потолку сабельки, – все выпили! Какое горе… Какая трагедия!
– Слушай, друг, – опустил я руку на одно из плеч трактирщика. – Тебе тоже не мешало бы выпить. Для тебя-то спирт – яд?
– Лекарство… – всхлипнул паук и вмиг осушил предназначавшуюся мне пробирку.
Ему заметно полегчало. Вновь над паутинным свертком замелькали лапы-сабельки.
– Послушай, но как?! – говорил я другу-пауку, обняв его за столько плеч, сколько сумел ухватить. – Как ты мог сказать, что она, – я пьяно улыбнулся Федосику, – что она – мой близнец, мой клон?
Мы сидели втроем за самым широким столиком «Еды внутрь». Федосья – вся, целиком, – оказалась еще прекраснее, чем ее глаза и губы в отдельности. Мы пили разбавленный спирт (пили мы с пауком, Федосик лишь пригубливала), закусывая бурой массой, оказавшейся на удивление вкусной (закусывали мы с Федосьей, паук лишь смотрел на нас и облизывался (?!)).
– А вы и есть близнецы… – заплетающимся языком (или что там у него) гундосил паук. – Вас не различить! Две руки, две ноги, голова…
– Но мы ведь совсем не похожи! – не унимался я.
– Миша, – промурлыкала Федосья (меня, кстати, Мишей зовут – Мурзиков Михаил Матвеевич, с вашего позволения), – да мы для них, как две капли воды.
– Ничего ведь общего нет! – Я не привык сдаваться без боя.
– Ой, не скажи! – защебетала Федосик. – Вот ответь, что общего между Моной Лизой и раздавленным тараканом?
– Оба, наверное, вкусные… – икнул паук. Я ткнул его в бок локтем и поморщился:
– Ничего!
– А я нашла как минимум две общие черты и выиграла, кстати, тысячу астриков! Во-первых, они уже дохлые, а во-вторых – они плоские.
– М-да, – почесал я затылок. – Действительно… Но мы-то все равно с тобой разные!
– Какой ты упрямый, – нахмурилась Федосьюшка, отчего стала еще краше. – Да мы для негуманоидов все – на одно лицо!
– Как они для нас? – стало доходить до меня.
– Конечно. В пределах одного вида, разумеется. Ты можешь отличить одного местного «таракана» от другого?
– Так вот почему полицейские набросились на меня! – Я почти протрезвел. – Они приняли меня за тебя! Чем же ты им насолила?
Федосья потупилась, покраснела.
– Да так, – пробубнила она. – Ничего особенного… Организовала инвестиционный фонд «ФФФ», предложила сдавать деньги… Через один оборот планеты обещала триста процентов дивидендов.
– Так у нас никто не доживет, пока Шмяккк один оборот вокруг Грохххла сделает! – вскинул поникшую было голову паук. – Медленно крутится, зараза…
– На этом-то я и прокололась… – вздохнула Федосья. – Кто ж знал!.. Но все равно ведь сдавали, все причем. И, заметь, сугубо добровольно! – Она с вызовом глянула на меня.
– Но почему именно в полиции?!
– Во-первых, там безопасней. Во-вторых… – Тут Федосьюшка вновь покраснела и опустила глаза. – Во-вторых, я привыкла, что в полиции служат особо… – Федосик похлопала длинными ресницами и, просветлев вдруг, закончила: – …одаренные люди. Ну, и прочие пресмыкающиеся и гады… – Тут я нахмурился и строго зыркнул на возлюбленную, но она сделала невинные глазки и продолжила фразу: – …в данном конкретном случае!
Наш друг-паук вдруг завозился, завертел головой, словно прислушиваясь к чему-то. Он и прислушивался – к важному сообщению в инфополе. Все шестнадцать глазок нашего нового друга забегали, замигали, выдавая крайнюю степень волнения. Послушав еще, паук зажмурил вдруг все глазки разом и жалобно заверещал:
– Ой-ей-ей-ей!
– Что там? Говори! – в унисон крикнули мы с Федосьей, не имеющие доступа в инфосеть.
– Полицейская св-в-водка, – не раскрывая глаз проблеял паук, а потом, взяв себя в многочисленные руки, собрался и продолжил дикторским голосом: – Внимание! Внимание! Всем-всем-всем! За страшное и ужасное преступление разыскивается чрезвычайно опасный преступник! Особые приметы: одна голова, два уха…
Мы грохнули с Федосиком в обе глотки. Да так, что слезы из глаз! И, сотрясаемые хохотом, впервые обнялись.
Чудес не бывает
Вошедший выглядел худо. Ой-ей-ей, как худо! Хоть и был далеко не худым. Скорее – толстым. Безобразно, отвратительно толстым! Пиджак так натянулся в апогее гигантского живота, что Броку всерьез стало страшно: не убьет ли его пуговица, если вдруг сейчас оторвется? Какую она сможет развить скорость? Ну, первую космическую – вряд ли, а вот скорость пули… как знать!
Брок с трудом оторвал взгляд от потенциальной маленькой убийцы и на всякий случай вышел из-за стола. А коль уж он сделал это, не оставалось ничего другого, как подойти к посетителю. Но осторожненько, сбоку. Тот, правда, тут же повернулся к нему лицом (и животом, соответственно), поэтому Брок, пожав мокрую подушку ладони, поспешил усадить толстяка в кресло.
Он вернулся за стол и уже более спокойно глянул на посетителя. Ой, как худо тот выглядел! Двойные мешки под налитыми кровью печальными карими глазами (собственно, ею же налилось все безразмерное лицо), дрожащие синие губы, одышка, пот, льющийся с лысины из-под шляпы… Ага, шляпу снял. Так и есть – лысина, тоже, разумеется, багровая. Будь Брок не сыщиком, а врачом – тут же кинулся бы мерить несчастному давление. Но он – сыщик, поэтому прочь сантименты! Брок снова встал:
